Все грани карьеры Сергея Федорова
Назначение Сергея Федорова главным менеджером ЦСКА сделало его одной из самых медийных фигур в нашем хоккее. Впрочем, его биография и без того состоит из превосходных степеней.
«Мне никогда не был близок эмигрантский негативизм по отношению к России, я всегда оставался патриотом. И если кто-то в моем присутствии нелицеприятно отзывался о стране, я старался пресекать такие разговоры», — вспоминает главный менеджер хоккейного ЦСКА Сергей Федоров, который кстати рассказал, что о Луи де Фюнес википедия рассказала ему много интересного, а ведь это его любимый актер.
Биография Сергея Федорова практически полностью состоит из превосходных степеней. В конце 80-х он был самым молодым игроком хоккейного ЦСКА и одним из самых талантливых. Его побег из расположения сборной СССР в разгар Игр доброй воли-1990 вошел в ряд самых громких событий тех лет. А роман нашего героя с теннисисткой Анной Курниковой заставил говорить о них как о самой красивой паре в мировом спорте. Недавнее же назначение Федорова главным менеджером ЦСКА сделало его самой медийной фигурой в российском хоккее.
— Сергей, как-то мне довелось делать интервью с вашим коллегой, менеджером известного хоккейного клуба. В кабинете у него стояла магнитная доска с фишками, к которым были пришпилены фамилии игроков. Прихожу к нему на следующий день, нескольких фишек уже нет — одних продали, других обменяли. Вы сами уже научились смотреть на игроков как на фишки?
— У меня такая доска тоже есть, но я вижу на ней не фишки, а живых людей, с их достоинствами и недостатками. Что касается манипуляций с ними — это внутренняя кухня любого клуба. Игроков мы любим и уважаем, но на хоккейные операции влияния это оказывать не должно.
— Выволочки подчиненным часто приходится устраивать?
— Я эмоциональный человек, но разносы после игры — не мой стиль. Иногда, конечно, хочется устроить бурю в раздевалке. Однако я все время держу в голове, что с психологической точки зрения это не самый лучший метод воздействия. Есть тренеры, которые и должны довести до игроков, что они делают неправильно. Я же по большей части ограничиваюсь неформальными разговорами с подчиненными, при этом стараюсь вести их не в этих стенах. Вызов в кабинет генерального менеджера обычно связан с не самыми приятными эмоциями. Мне же важно, чтобы общение было максимально открытым.
— Знаменитый хоккейный тренер Тарасов утверждал, что игроки — это мясо, и его надо резать. Иначе, мол, не будет побед, да и сам наставник может лишиться места. Согласны?
— Если речь идет о своевольных, непослушных хоккеистах — пожалуй, да. Но я не хотел бы, чтобы с моих уст слетела такая фраза. Все-таки игроки — это не мясо. Это талантливые люди, со своими характерами и причудами — их надо уважать и работать с ними. Хотя в России это делать сложно: слишком много факторов, мешающих принять профессиональное решение. Сделать так, чтобы игроки ясно почувствовали — так себя вести нельзя, это ошибка.
— Ваше детство прошло на Севере, в заполярных Апатитах. Жители тех мест обычно отличаются суровым характером, под стать погоде.
— Родился я в Пскове, но родители там прокормить семью не смогли, и в 1978 году мы отправились к друзьям на Север. Отец был тренером, однако подходящую должность не нашел и был вынужден пойти на непрофильную работу. У него был слесарный разряд, и его взяли в мастерскую. Там к зарплате полагались северные надбавки, так называемые полярки, так что на руки выходила вполне приличная сумма. Потом он стал менеджером спортивного клуба «Апатитстрой», который развивал несколько летних и массу зимних видов спорта. Отец отвечал за проведение лыжной «Гонки звезд» и за хоккей, поскольку при клубе была взрослая команда. Имелась и своя детско-юношеская спортивная школа, в которой я делал свои первые шаги.
Вообще у нас была очень спортивная среда. Через дорогу от дома располагался футбольный стадион, тут же — хоккейная площадка. Рядом лес, куда мы регулярно ходили кататься на лыжах. Отец был постоянно занят в клубе, естественно, я все время крутился возле него. Играл в детской команде своего возраста и годом старше. Выходил на тренировки даже со взрослыми. В сильные холода спортшкола закрывалась, и мы с пацанами шли на каток. Пять минут покатаешься, потом трешь заиндевевшие щеки и нос.
— Слышал, футбол в списке ваших спортивных пристрастий занимал первое место.
— Отец во время службы в армии играл в первой лиге. Из-за травмы его карьера прервалась, но любовь к футболу сохранилась. Со временем она передалась и мне. Если бы мы остались в Пскове, наверняка я стал бы футболистом. Там не было сильных морозов, да и хоккей развивался только на областном уровне. В Заполярье же все наоборот: холода стоят девять месяцев в году, лето — только три. В общем, мой выбор оказался продиктован самой жизнью. Хотя мне до сих пор очень нравится футбол. Когда НХЛ в очередной раз прервалась из-за локаута, я вернулся в Россию и собирался поиграть в футбол на профессиональном уровне. Была мысль найти команду из первой или второй лиги и выступать за нее. Но не срослось... Впрочем, у меня есть одно футбольное достижение, которым очень горжусь. В 2006 году я принимал участие в поединке сборной мира против сборной Англии. Игра проходила в Манчестере, на знаменитом стадионе «Олд Траффорд», под патронатом ЮНИСЕФ. Мы готовились к матчу в течение двух недель, все было очень серьезно. Да и состав нашей команды выглядел внушительно: в воротах стоял знаменитый датчанин Петер Шмейхель, в поле играли Диего Марадона и Дзола, а тренировал команду Рууд Гуллит. Против нас выступали профессионалы, совсем недавно завершившие карьеру в английской премьер-лиге. Среди звезд мирового футбола было всего несколько любителей. Причем только двое из них выдержали на поле все 90 минут — я и один итальянский актер. Я играл на позиции центрального полузащитника, отдал Марадоне аж семь передач. Пасовать кому-то еще возможности не было: англичане боролись по-настоящему, при потере мяча сразу начинали прессинговать. После первого тайма, когда мы уходили в раздевалку, легендарный аргентинец показал мне большой палец: мол, хорошо играешь. Это была высшая похвала!
— Вас вообще часто приглашали на необычные мероприятия. Звали даже в Голливуд для съемок в роли Джеймса Бонда.
— У меня в Лос-Анджелесе есть очень близкий друг, его зовут Брайан. Канадец по происхождению, он приехал в Штаты и сделал карьеру в музыкальной сфере, а сейчас работает в кинокомпании DreamWorks. Как-то он предложил принять участие в кастинге на роль Джеймса Бонда. Сначала вроде как в шутку, потом идея переросла в серьезное предложение. Но для меня было совершенно нереально принять участие в таком проекте. Регулярный сезон в НХЛ длится полгода, потом еще пару месяцев — плей-офф. Кто меня отпустит?! В общем, потешил я себя мыслью о киношном будущем и отправился на тренировку. А Джеймса Бонда в итоге сыграл Дэниел Крейг.
— Раз уж мы заговорили о кино... Недавно по экранам страны прошел фильм «Легенда № 17», где одним из ключевых эпизодов стала сцена знакомства Валерия Харламова с Борисом Михайловым и Владимиром Петровым. Вы помните, когда впервые увидели своих партнеров по звену — Павла Буре и Александра Могильного?
— Я пришел в ЦСКА в 1986 году, к тому времени Саша Могильный уже играл в Москве. Впервые я увидел его на предсезонной подготовке, в зале для тяжелой атлетики на Комсомольском проспекте. Первое впечатление: ну и машина! Он был настоящим здоровяком по сравнению со мной. Мне тогда было шестнадцать лет, и лежа я не мог выжать штангу весом 60 килограммов. Но уже через год поднимал за тренировку 27 тонн. Павел Буре присоединился к ЦСКА спустя еще два года. Сразу стало понятно, что это очень талантливый и быстрый хоккеист. К сожалению, мы мало играли вместе. С Могильным провели достаточное количество матчей, а вот всей тройкой — считаное число. Хотя сложись все по-другому, это было бы сумасшедшее звено. Не хуже других первых троек ЦСКА и сборной. Хорошо помню чемпионат мира-1989 среди молодежи в Анкоридже, на котором мы выступали вместе. Извините за бахвальство, но соперники тогда были разорваны в пух и прах. И канадцев, и американцев обыграли с разницей в несколько шайб. Потом Виктор Тихонов взял нас с Сашей в Стокгольм, на чемпионат мира среди взрослых. Матчи проходили на только что построенной «Глобен-арене», и сборная вернула себе звание чемпионов мира. После возвращения в честь такой победы мы попросили у начальства квартиры и машины. Но нам не дали, сказали: молодые еще, не заслужили.
— Вы что же, ездили на тренировки на троллейбусе?
— На автобусе. Я ведь в Москве не жил, не имел в столице ни квартиры, ни прописки. Моим пристанищем стала база ЦСКА в Архангельском. В редкие выходные садился на автобус, добирался до «Сокола» или «Аэропорта», потом пересаживался на метро. Или ловил такси. Города толком не знал, мой ежедневный маршрут выглядел так: пансионат ЦСКА — Ленинградский проспект — армейский дворец спорта. Да мне особенно ничего и не нужно было, поскольку одиннадцать месяцев в году я пахал как папа Карло.
— Вячеслав Колосков, возглавлявший нашу делегацию на упомянутом чемпионате мира в Стокгольме, рассказывал: когда Могильный нелегально покинул расположение команды, он начал расспрашивать соседа по номеру, то есть вас. Бился-бился, но так и не понял: то ли вы ничего не знали, то ли искусно это скрывали.
— Мне бы не очень хотелось поднимать эту тему, дело-то касается не только меня. Со стороны Могильного это был очень серьезный шаг. Если я скажу, что ничего не знал, могу выглядеть глупо. Поэтому я предпочитаю отделываться шутками... Это наша с Сашей трагедия, мы пережили ее очень тяжело. До сих пор меня мучает чувство вины перед партнерами и тренерами за то, что тогда произошло. Поэтому я не хочу красоваться в прессе: мол, какие мы были герои. Тогда-то на нас смотрели совершенно по-другому.
— Скажите хотя бы: после возвращения из Швеции давление со стороны КГБ, партийных и комсомольских органов было сильным? Допросы имели место?
— Допросы, мне кажется, слишком сильное слово. Но то, что меня вызывали для общения военные следователи, — факт. Это было не раз и не два, такие беседы продолжались несколько недель. Особого давления я не чувствовал, поскольку о планах Саши знал реально мало. Да, мы жили в одной комнате, но... В конце концов следователи поняли, что я готов ответить за своего товарища — но на льду. Видимо, помогло и вмешательство Виктора Васильевича Тихонова. В общем, недели через две-три вызовы в прокуратуру прекратились и ситуация успокоилась. Хотя меня вполне могли сделать невыездным, как в свое время Игоря Ларионова.
— Мысли о собственном отъезде в НХЛ появились у вас в то время?
— Никаких мыслей на эту тему изначально у меня вообще не было. Могильный ведь предлагал: давай поехали вместе. «Ну куда мне?! — ответил я. — У меня мама, папа». Такие, в общем, были аргументы... И потом, я до конца не верил, что он это задумал всерьез. Нам было по 19 лет, мы только что выиграли чемпионат мира — уровень адреналина в крови зашкаливал. Просто фейерверк эмоций! Вячеслав Колосков, может быть, потому ничего и не понял, что я не прикидывался — был действительно ошарашен произошедшим.
— Однако через год вы последовали примеру Могильного. Что стало отправной точкой такого решения?
— На меня вышли менеджеры «Детройта». Передали несколько писем, объяснили, какие деньги получают игроки НХЛ. Хотя это не было самым главным... К тому времени я провел четыре года на базе ЦСКА. Стал трехкратным чемпионом СССР, двукратным чемпионом мира — но абсолютно ничего не имел. Получал зарплату 250 рублей, даже премиальных нам, молодым игрокам, не полагалось — мы сидели на одном окладе. А тут появилась возможность вырваться из этой клетки, посмотреть мир. Ну и самое главное — поиграть в хоккей на высшем уровне. На современных стадионах, где собирается по 20 тысяч зрителей. Хотя ни одного матча НХЛ даже на видео к тому времени я не видел. Все мое знакомство с заокеанским хоккеем сводилось к матчам в составе ЦСКА против клубов из НХЛ в рамках суперсерии. Помню, в Филадельфии один из американских журналистов спросил: «А вы, Сергей, смогли бы выступить в этой лиге?» «Наверное, хотелось бы попробовать!» — ответил я самоуверенно. И даже не подозревал, как скоро этот вроде бы фантастический вариант станет совершенно реальным.
— На Игры доброй воли-1990 в США вы ехали с пониманием, что домой уже не вернетесь?
— Конкретные детали возникли уже в Америке, буквально в день побега. При этом все произошло гораздо менее драматично, чем у Могильного. После игры сборная приехала в гостиницу: я вышел из автобуса последним и тут же увидел вице-президента «Детройта». Он сидел у входа в отель, ждал меня. В голове мелькнуло: вот оно, все должно случиться именно сейчас. Попросил своего соседа по номеру — не буду называть его имя — задержаться. «Все, я поехал», — говорю. «Да ладно тебе, пошли ужинать», — засмеялся он. Проводил его до лифта, сосед до конца не верил. Этот парень был значительно выше и массивнее меня, и я вдруг испугался: что если его сейчас перемкнет, он схватит меня и утащит наверх? Но все обошлось... Я вышел из гостиницы через боковой вход, сел в машину, через двадцать минут был в аэропорту, погрузился на личный самолет хозяина клуба мистера Илича и улетел. Через четыре часа был уже в Детройте.
— Перед побегом с кем-нибудь советовались?
— Нет, это было абсолютно исключено. Не разговаривал на эту тему даже с отцом. У меня было два товарища, которые нет, не знали, но могли предполагать направление моих мыслей. Все остальные оставались в полном неведении. Время было еще сложное, рисковать не хотелось. Родители узнали все постфактум, из сообщения в программе «Время».
— Помните первый разговор с ними после отъезда?
— Он состоялся недели через три-четыре. Я был в Детройте, с помощью четырех операторов сумел дозвониться в Апатиты. Трубку снял отец, его голос звучал на удивление спокойно. Связь была не очень хорошей, но за несколько минут мне удалось передать все самое важное. Сказал, что все в порядке, чтобы не беспокоились. Потом я много раз спрашивал родителей, как они перенесли эту историю, но отец с матерью не любят распространяться на эту тему. По некоторым косвенным признакам могу судить, что были тонкие моменты... Видимо, за квартирой следили, шла прослушка телефона. Возможно, когда они возвращались с работы домой, что-то лежало не на своих местах. Но прямых последствий не было, никого с работы не уволили. Может, они просто жили слишком далеко от Москвы.
— Могильный после побега очень долго боялся приезжать в Россию. Вам возвращение далось легче?
— Мы вернулись вместе в 1994 году. Я тогда уговорил Сашу принять участие в туре «Российские звезды НХЛ — детям». В НХЛ был объявлен локаут, и мы провели около десятка матчей в разных российских городах. Но прежде попросили гарантий на высшем уровне, что нас не арестуют на границе. И Вячеслав Александрович Фетисов, наш царь и бог, такие гарантии дал. Он приехал в аэропорт вместе с Сергеем Макаровым и лично встречал нас. Мы доверяли ему полностью, но внутри все равно царило напряжение: мало ли что?
— Как сложились первые дни в НХЛ?
— Америку к тому времени я уже хорошо знал, бывал в этой стране не раз. А вот Национальная лига открывалась передо мной день за днем, и порой с весьма неожиданной стороны. Первое, что я услышал, — мне надлежало приехать на игру в костюме, галстуке и начищенных ботинках. За появление в ненадлежащем виде полагался штраф. Это было просто уму непостижимо! Пришлось отправиться в магазин и приобрести два костюма и две пары штиблет. Кроме того, я получил контракт, который не соответствовал тому, что мне обещали. Он был меньше на 200—300 тысяч долларов. Сейчас это не бог весть какая сумма, но в 1990 году она казалась огромной. Еще больше обидел сам факт, что меня пытаются надуть. Я объявил «Детройту», что подписывать контракт не буду и возвращаюсь в Россию. Хотя о возвращении, как вы понимаете, речь идти не могла, это был чистой воды блеф. Вместо этого я отправился в Нью-Йорк и нашел там стоящего адвоката. Клуб понял, что я настроен решительно и шутить не намерен. В итоге мне дали именно тот контракт, о котором велась речь, — не больше и не меньше.
— Вы так легко все это рассказываете. Неужели хотя бы первое время не было страшно и некомфортно в чужой стране?
— Мне просто очень хотелось играть в хоккей. И потом, задумываться о чем-то, бороться с фобиями было просто некогда. С первых же дней «Детройт» выделил мне переводчика, это был югослав по имени Майк. Он должен был учить меня английскому языку и параллельно помогать в бытовых вопросах. По-русски этот парень говорил очень плохо, и скорее я стал его учителем, чем он моим. Через несколько месяцев он говорил на русском гораздо лучше, чем я на английском. Мы вместе слушали группу Guns N Roses, незадолго до этого выпустившую свой дебютный альбом Appetite for Destruction. В общем, целое лето балдели. Я ведь уже в июне находился в потрясающей физической форме, а сезон в НХЛ начинался в сентябре. Эти несколько месяцев, кстати, мне очень помогли: я успел освоиться и почувствовать себя в Америке своим. Через две недели руководство «Детройта» наконец предоставило мне нормальный контракт и «Корвет» — мою первую машину. Спрашиваю: «Сколько стоит? У меня таких денег нет». «Это бесплатно», — отвечают. Кроме того, мне выделили двухкомнатную квартиру прямо рядом с «Джо Луис ареной», где играла команда. И закрутилось...
— Правда, что во многом благодаря вам за океан переехал защитник ЦСКА Владимир Константинов?
— Это целая история, в которой я тоже был немного задействован. Володя уезжал в «Детройт» с большим трудом, его не хотели демобилизовать из армии, ставили препоны. Но американский клуб оказался очень настойчив, приложил много усилий, в том числе и финансовых. Некоторых ответственных лиц пришлось откровенно стимулировать. Уезжал Константинов через третью страну, транзитом через Венгрию. Такой вот детективный сюжет...
— Вскоре после выигрыша с «Детройтом» Кубка Стэнли Константинов попал в автомобильную аварию, после которой остался парализованным на всю жизнь. Вы могли оказаться в той машине?
— За то, что меня там не было, нужно благодарить Бога и гольф. Я освоил эту игру в США и здорово подсел на нее. В тот злополучный день проходил турнир по гольфу, в котором мы с партнерами по команде принимали участие. После его окончания ребята — массажист Сергей Мнацаканов и Вячеслав Александрович Фетисов с Володей Константиновым — сели в машину и уехали, а я остался еще немного помахать клюшкой. Потом следствие выяснит, что их водитель употреблял марихуану. Напряжение последних дней сказалось, организм не выдержал, и он заснул за рулем. Вот машина и попала в аварию.
Когда мне сообщили о случившемся, я прыгнул за руль и помчался в госпиталь. По дороге решил заехать домой. Сворачиваю, у входа стоит несколько полицейских машин. Перепугался: что еще случилось? Подъезжаю, спрашиваю. Оказалось, согласно первой информации я тоже оказался в числе пострадавших. «Мы собирались начать следственные действия, отгородить дом от прессы и зевак», — рассказали служители закона.
— Недавно прогремела история с вратарем Семеном Варламовым, который за океаном угодил в полицейский участок за избиение подруги. Потом выяснилось, что барышня была из числа охотниц за звездами и их миллионами. Вам доводилось встречать таких девушек?
— Много раз. К счастью, сталкивался с ними только на примере партнеров по команде. Такие девушки часто липнут к известным спортсменам. Поначалу они вроде интересуются ребятами, но рано или поздно все равно проявляют свою истинную сущность. Спортсменам ведь катастрофически не хватает времени. Где мы можем знакомиться — в библиотеке? В кино? Обычно это происходит в чуть более шумных местах. По ходу сезона дома удается бывать крайне редко. Между тем иметь его иногда очень хочется. Вот ребята и принимают скороспелые отношения за чистую монету. Пообщаешься в выходной полдня и думаешь: вот она, любовь всей жизни. И только много времени спустя выясняется, что это не так. Подобных ситуаций бывает очень много и у наших ребят, и у американцев. Не случайно НХЛ пытается защитить своих игроков. С ними работают как психологи, так и представители силовых органов. Они говорят: если вы чувствуете, что теряете контроль над ситуацией, лучше уйдите. Пройдет время, эмоции опадут, и вы сможете взглянуть на происходящее с другой стороны. Я сам присутствовал на таких тренингах, хотя у меня никогда не возникало проблем с поклонницами.
— Кстати, хочу поздравить с недавней женитьбой. Судя по всему, вы искали вторую половинку придирчиво и не торопясь?
— Дело не в придирчивости. Просто хоккей меня всегда привлекал куда больше, чем жизнь женатого мужчины. Хотя попытки к созданию семьи были... Но сейчас мне очень повезло, рядом находится замечательный человек. Просто весь процесс занял определенное время, график-то у меня сумасшедший. Кроме того, хотелось показать своей второй половине: вот как я живу, ты сможешь выдержать такие условия? С Кариной мы родились в одном и том же городе и даже появились на свет в одном и том же роддоме. Вижу в этом перст судьбы. Мы уже больше пяти лет вместе, и у нас все хорошо.
— Это не первый ваш брак, насколько известно. Почему вы не очень афишировали тот факт, что не просто встречались со знаменитой теннисисткой Анной Курниковой, а были с ней расписаны?
— Я и сейчас стараюсь его не слишком афишировать. Причины лежат на поверхности — мы были известными людьми, за нами охотились папарацци. Я не мог приехать ни на один теннисный турнир, чтобы не стать объектом настоящей слежки. На каждом шагу попадались люди с фото- и телекамерами. У подъезда стояли машины, в которых прятались фотографы с длиннющими объективами. В Детройте была другая история, там одолевали фанатки. Именно в те годы я и стал разведчиком — научился шифроваться (смеется).
— Вы с Курниковой разошлись из-за несовпадения спортивных графиков или просто оказались слишком разными людьми?
— Наша занятость, конечно, сыграла свою роль, графики были очень плотными. Хотя со своей стороны я с пониманием относился к этому вопросу. Все-таки был старше Ани и старался не нагнетать ситуацию. А вот с другой стороны понимание присутствовало не всегда. Но решающими все-таки оказались другие причины. Так что спорт в нашем расставании я бы не винил. Наоборот, он помог нам встретиться.
— Что дало вам пребывание в Америке помимо опыта, громкого имени и миллионов на банковском счете?
— Несколько сотрясений мозга и кучу переломов. А если серьезно, я стал более прагматичным, научился ставить долгосрочные цели. Однако несмотря на двадцать лет, проведенных за океаном, я остался русским человеком. Мне очень хорошо в нашей стране, я легко общаюсь с людьми — надеюсь, коллеги это подтвердят. Мне никогда не был близок эмигрантский негативизм по отношению к России, я всегда оставался патриотом. И если кто-то в моем присутствии нелицеприятно отзывался о стране, я старался пресекать такие разговоры.
— У меня складывается впечатление, что вы не до конца комфортно чувствуете себя в должности главного менеджера. Вот вас и тянет на лед, отсюда и эта история с дозаявкой в ЦСКА в качестве действующего игрока.
— Да нет, сидеть в кресле менеджера как раз очень комфортно: никто тебя не бьет, зубы на лед не летят. Но если честно, сейчас я — это не я. Не буду скрывать, что мне пришлось закончить карьеру не по доброй воле. Получив плохо подобранную физическую нагрузку, я сломался. Вот у меня и осталось ощущение некоторой незавершенности. Потому я и рвусь в бой, хотя кадровые проблемы ЦСКА тоже сыграли свою роль.
— Но ведь лучшим бомбардиром Континентальной лиги вы вряд ли уже станете, да и выиграть золотую медаль будет тоже очень тяжело. Неужели игрока с вашим именем и титулами тянет на лед только желание снова оказаться в раздевалке и провести еще пару матчей?
— Речь идет не о паре матчей. Я планировал провести целый сезон плюс плей-офф — все как полагается. Структура клуба работала бы без изменений, у меня отличные заместители. Должен признаться, что в какой-то момент эта идея просто захлестнула меня. Я начал думать, что готов выйти на лед уже буквально завтра. Два месяца серьезно тренировался с командой, был неплохо готов физически. Но руководители ЦСКА немного охладили мой пыл. Сказали: «А работать кто будет? Нам нужно в первую очередь стабилизировать работу в клубе». И я согласился с их решением. К тому же ребята в команде постепенно начали выздоравливать... Тем не менее вопрос этот окончательно не закрыт. Я продолжаю тренироваться и при определенном раскладе готов выйти на лед.
— На ваш взгляд, отечественный хоккей уже стал классическим бизнес-продуктом, как в НХЛ, или пресловутая российская специфика все еще дает о себе знать?
— До НХЛ нам далеко. Американцы с канадцами вот уже больше ста лет производят продукт очень высокого качества. Континентальной лиге нужно еще очень много работать в этом направлении. К сожалению, подавляющее большинство наших ребят — даже не полупрофессионалы. Знаю, их могут обидеть мои слова, но это правда. И пока клубы будут нянчиться с хоккеистами, чуть ли не упрашивать их: мол, ты получаешь большие деньги, поди поиграй, — дело с места не сдвинется. Мы в ЦСКА пытаемся бороться с этим. Объясняем ребятам: выйдете за пределы ледового дворца и попытайтесь хотя бы за месяц заработать там столько, сколько вы получаете здесь за день. У них ведь, как правило, нет ни образования, ни других умений, кроме одного — играть в хоккей.
— Не боитесь, что ваши слова не понравятся руководителям Континентальной лиги? Они-то на каждом углу твердят, что мы уже почти догнали НХЛ.
— Я первый раз высказываю свою точку зрения столь открыто, да еще в таком солидном издании, как ваше. Но недовольства больших начальников не боюсь. Может, мои слова не прибавят КХЛ блеска и пафоса, но этого и не надо. Нам нужно выигрывать матчи на международной арене, вот только чем? У нас нет ни качества, ни массовости. Нужно вкладывать деньги в детский спорт, детских тренеров, методики. Не стоит придумывать колесо, все уже изобретено. Достаточно просто вернуть систему советского спорта, естественно, с поправкой на XXI век, который сейчас стоит на дворе.